– Общество потребовало провести реформы МВД.
– Реформа МВД ничего не изменит, если не будет реформы всей правоохранительной и политической системы. Не бывает так, чтобы прокуратура была одновременно и следственным органом, и органом, наблюдающим за законностью. Основная функция прокуратуры – надзор над законностью и защитой прав и интересов человека, не власти, а именно человека. В России эта реформа с созданием Следственного комитета была проведена Путиным потому, что он, как юрист, понимает, что такая ситуация неправильная.
В советское время прокуратура формально имела право заниматься следственными действиями только в исключительных случаях, в самых резонансных делах, не лезла в каждое дело, а выполняла именно роль надзирающего органа.
– Вы сказали, что у нас каждый может баллотироваться в президенты. В материалах нашей газеты уже лет десять проводится идея о том, что Южной Осетии надо вернуться к парламентской форме правления. Все кризисы происходили именно во время президентской формы, а парламент первых двух созывов принято считать лучшим, поскольку тогда не один человек решал судьбу страны, а коллегиально. Нам больше подходит такая форма – ментально и исторически, когда Ныхас решал важнейшие вопросы. Ваше мнение.
– Во-первых, еще раз повторю – должна действовать выборная система, чтобы человек, прежде чем баллотироваться в президенты, испытал себя на других уровнях – в районных, сельских выборах… Какая же система нам больше подходит – это вопрос обсуждения. Но система президентского абсолютизма, которая у нас создавалась еще со времен Л. Чибирова, нам однозначно не подходит. И дело не в том, что мы избираем неудачных президентов. При той системе, которая у нас есть, какого бы хорошего президента мы бы ни избрали, через какое-то время все равно получим не устраивающий нас результат. Я согласен насчет Ныхаса, который традиционно у осетин решал все. Поэтому нам надо иметь в виду коллективистские варианты управления. Я уверен, что стоит сохранить и президента, как главу государства, но не как главенствующего, подавляющего, а как один из элементов системы сдержек и противовесов. Как в дальнейшем должно развиваться Государство Алания – об этом надо думать. Но недопустима ситуация, когда восемь месяцев парламент не работает, и недопустимо, когда президент игнорирует мнение 2/3 депутатов парламента. Эта ситуация показала, что наша система подошла к своему окончательному вырождению, и ее надо менять.
– Какие нужны условия для конституционных реформ? Сейчас перед выборами это невозможно, но нет и личностей, готовых начать эту работу, и общество стало инертней.
– К сожалению, да. Парадоксально то, что первый, кто должен быть в этом заинтересован, это президент, если он не хочет попасть в ту же самую яму, в которую попадают все президенты Южной Осетии. Потому что нельзя объять необъятное. Зачем нужна была генералу Де Голлю конституционная реформа, он же прекрасно жил? Или президенту Жаку Шираку, когда он сократил президентский срок с 7 до 5 лет? Если президент, сегодняшний или будущий, не хочет каждый раз с площади слышать крики «В отставку!», он должен быть готов сбалансировать полномочия органов власти. При этом, когда мы говорим президентско-парламентская система, все забывают, что у нас есть еще судебная власть, прокуратура. Почему бы не избирать судей первого звена, нам нужны операционная и кассационная системы, чтобы сделать судебную систему нормальной. За Верховным судом должна остаться только надзорная функция. Реформы – это очень серьезно. И кризисы – симптомы болезни, которую необходимо лечить.
Если до сих пор какие-то иллюзии еще были, то сегодня иллюзий становится все меньше. Мы доживем до такого политического вырождения, когда люди просто перестанут ходить на выборы. Политические элиты должны решить: либо у них останутся какие-то шансы, либо придут другие и просто снесут их. Кризис и посткризисная ситуация показали, что негативные моменты копятся и копятся, и ни одна из проблем, которые вызвали нынешний кризис, не решилась. То, что наступило временное затишье, ничего не значит, и у нашей политической системы может не оказаться механизма, который удержит ситуацию в разумных рамках. Поэтому тут уже вопрос инстинкта самосохранения политических элит, пойдут ли они на реформирование. До поры до времени, пока у нас была ситуация осажденной нации, можно было не думать об этом, а потом наступила эйфория от полной защищенности. Эйфория тоже закончилась потрясением, когда осетина убили осетины. Сложился очень четкий разрыв – политическая прослойка существует сама по себе, общество само по себе. В обществе, может быть, еще чего-то ждут, но пока не видят шагов. Вот сейчас интересно, с чем пойдут на выборы наши кандидаты, ведь в обществе, к примеру, никогда так долго не говорили о необходимости парламентской или президентско-парламентской республики.
– Есть мнение, что предстоящие президентские выборы будут тяжелыми.
– Признаться, я бы не хотел, чтобы эти выборы прошли под лозунгом «кто угодно, только не этот». И надеюсь, что кандидаты предложат варианты реформирования. Нам надо создавать выборную вертикаль полностью, у нас президентские полномочия даже в формальном юридическом плане намного больше, чем в России. То есть наша система правления не втискивается ни в какую из существующих систем.
– У Вас есть планы по возвращению в большую политику? В боевой ли форме сейчас партия «Фыдыбæстæ»?
– «Фыдыбæстæ», безусловно, в боевой форме и будет участвовать в выборах. Вопрос не в том, кто будет президентом, а в том, кто способен изменить эту систему, кто найдет в себе силы отказаться от президентского абсолютизма, кто сможет понять, что всего не охватить, и надо распределить эту нагрузку, чтобы в итоге сделать больше. Пока механизм функционирования государства не будет коллективистским, мы каждый раз будем получать президента, которым будем недовольны, и каждый раз будем получать митинги на Театральной площади. Кроме того, существующая система плоха еще и тем, что она рождает временщиков, и эта психология еще больше усиливает негатив.
– Вы готовите к презентации книгу «Государство Алания. Геополитический шанс для осетинского народа», поясните, о каком шансе речь.
– Эта книга – попытка проанализировать события с 1990-го по 2018 год, в концентрированном виде изложить все в одной монографии. И работая над ней, я понял, что все в одной монографии не поместится. Это политико-правовой анализ пути, проделанного с 1990-х по 2018 год. Там и о необходимости политической трансформации нашей системы, во многом пока общие стратегические установки, но в дальнейшем продолжение будет.
– Можете дать оценку современному обществу Южной Осетии, способно ли оно на конструктивные перемены?
– Я оптимист. События прошлого года показали, что общество активное, не безразличное. Урок политическим элитам был очень серьезный, если они его поймут. Но я уверен, что мы преодолеем эти проблемы, найдем варианты реформ.
Я согласен, что во многом это и наша вина, тех людей, которые занимаются политикой и политическим анализом. Мы должны более активно работать, более активно проводить свои идеи, а не от случая к случаю, признаю это в порядке самокритики. Хотя не каждое СМИ, как газета «Республика», будет эти идеи публиковать. Со всей ответственностью это говорю, потому что прекрасно помню мои большие интервью «Республике» и в 90-е годы и в нулевые, когда меня вообще здесь не печатали, и вы были единственным изданием, которое давало мне возможность высказаться. За эти два года, с тех пор как я престал быть полпредом, я не отказал в интервью ни одному СМИ, другое дело, что и предложений не было. Но зато у меня появилось время заняться политико-правовым анализом, работать над монографиями.
– Вячеслав Федорович, Вы известны более всего как переговорщик, не только в Южной Осетии, но и в России, в Грузии, и в международных организациях. Как Вы считаете, есть сегодня возможность у Южной Осетии прорыва во внешнеполитической сфере?
– У нас все сконцентрировалось на Женевских дискуссиях, начиная с 2008 года. И я считаю, что эту площадку можно было использовать гораздо более активно для пропаганды наших идей. Женевские дискуссии нужны, но в какой-то степени они приобрели кулуарный формат. С другой стороны, нельзя сосредотачиваться только на Женевском формате. При этом мы не используем даже те площадки, которые дает нам Россия, мы не выходим даже на российское общественное мнение, на сегодняшний день нет сколько-нибудь постоянных связей с политологическим обществом России. Мы вообще уничтожили свой Третий сектор, вместо того, чтобы его использовать более конструктивно.
У государства возможности достаточно ограничены, не так много площадок, куда наши официальные власти приглашают участвовать. Намного больше площадок, куда будут приглашать общественных деятелей. Нам нужны эти площадки. Более того, нам самим их надо создавать. Вот скажите, когда мы в последний раз здесь проводили какую-нибудь серьезную конференцию с приглашением российских или других иностранных политологов? Надо создать механизм реагирования на информационные поводы для объяснения своей позиции, для увеличения количества своих друзей. Югоосетинская повестка должна быть постоянной. Нам необходимо использовать международные площадки, и не только по политическим вопросам. К примеру, не используются возможности нашей диаспоры, мы с ней вообще не работаем.
– Когда Вы в последний раз участвовали в переговорном процессе?
– В Москве, в далеком 2002 году.
– Рассказывают, какой дискомфорт Вы создавали грузинской делегации, да и ОБСЕ, которые тогда были не участники, а «при участии».
– В те годы мы очень уверенно вели переговоры, с куражом, сопредседателю от российской стороны даже приходилось взывать к нашей «гуманности», так сказать, чтобы наша позиция не привела к срыву переговоров. Много было ситуаций. Однажды, помню, И. Мачавариани, глава грузинской делегации, стал пугать нас тем, что, если мы не договоримся, то они встают и уходят. Я сказал своим коллегам: «Встаем и уходим».Ираклий кинулся за нами: «Вы куда, Вячеслав Федорович?» Я говорю: «Мы не договоримся, поэтому уходим сразу». И тогда они стали покладистей… У нас постоянно бывали споры из-за формулировок, которые грузинская сторона пыталась протащить и использовать потом против Южной Осетии. Российская сторона в те годы не видела в этих положениях ничего страшного, они сами из них исходили, потому что не признавали Южную Осетию, как отдельное государство. Поэтому мы очень четко следили за тем, чтобы в документах не было ни одного положения, которое завтра грузинская сторона могла бы трактовать, как наше согласие.
– Может, если бы сейчас, как во время первого парламента, люди могли присутствовать на сессиях, работа шла бы эффективней?
– Первый парламент был уникальным. Любой мог прийти на сессию и выступить, внести предложение, депутаты отличались только тем, что они голосовали, и не тайно, а на виду у всех. На мой взгляд парламентские заседания и сегодня должны быть гласными, я не говорю о присутствии, как раньше, сотни горожан, но прямой эфир должен быть в обязательном порядке. В таком случае и депутаты будут дисциплинированными, да и готовиться к заседаниям серьезней.
– Вы в политике с начала образования республики. Можете кратко охарактеризовать руководителей Южной Осетии за весь период ее существования, начиная с Тореза Кулумбегова?
– У каждого, безусловно, были свои плюсы и минусы. В какой-то степени это определялось условиями работы.
Я всегда говорил, что надо отдать должное каждому руководителю республики. Не принижать значение и вклад, скажем, Тореза Георгиевича, а такие попытки есть. Необходимо, наконец, произвести и официальную реабилитацию Алана Чочиева. Это нужно не ему, а нам. Политическую борьбу, конечно, никто не отменял, но надо уметь отходить от этого в интересах государства, оставляя эти нюансы аналитикам и политологам. Людям, которые сыграли значительную роль в жизни государства, стояли у истоков ее основания, надо отдать должное. Минусы есть у всех, ангелы политикой не занимаются. Неамбициозному человеку нечего делать в политике. Другое дело, что иногда бывает трагическое несовпадение амбиций и возможностей человека.
Инга КОЧИЕВА,
газета «Республика»